ЗАМУЧЕННЫЕ В ДУШЕГУБКЕ

Подробности

Опубликовано 08.05.2020 11:30

Мы и мертвые будем жить частицей вашего великого

счастья, ведь мы вложили в него свою жизнь.

Юлиус Фучек

Большая война пришла в Горячий Ключ на закате лета 1942 года. С 19 августа 1942-го по 28 января 1943-го года жители Горячего Ключа и окрестных станиц терпели унижения и издевательства немецкой оккупационной власти. Большинство мужчин, могущих постоять за себя и свою Родину сражались на фронте. Дома и семьи осиротели без мужских рук: женщинам приходилось в одиночку растить детей, работать на полях, управляться с домашним хозяйством; многие к тому времени уже оплакали погибших мужей и сыновей. Казалось бы, что ворвавшиеся к ним в жилища фашистские захватчики могли безнаказанно творить свои черные дела. Но и со стороны женщин, стариков и даже детей они встретили такое сопротивление, какого не знали ни в одной занятой ими ранее стране.

Остановившись перед Кавказским хребтом и поняв, что дальше пути нет, немецкий режим приступил к карательным мерам. Первые аресты среди населения начались уже в сентябре, а затем давление полиции и Гестапо тем более усиливалось, чем ближе подступали Советские войска. Оккупанты, как будто стремились вычистить после себя, уничтожив всех неугодных и подозрительных. Известно, что самые массовые аресты, пытки и издевательства как в Горячем Ключе, так и в других соседних районах начались именно в январе 1943 года. Многие подпольщики, да и безвинные люди не дожили до освобождения всего несколько дней.

Клюсова Софья Григорьевна

Клюсова Софья Григорьевна родилась в многодетной армянской семье в 1907 году в станице Ахтанизовской. Рано потеряв мужа, мать с Соней переехали жить к старшей дочери, учительнице, вышедшей замуж в Горячем Ключе. После окончания школы Софья обучалась на курсах медицинских сестер, но не успела их окончить в связи с замужеством. Поступив на работу в трест «Табаксырье», она выполняла канцелярскую работу. Часто ее, как грамотную машинистку приглашали на время в редакцию районной газеты, и в милицию, и в НКВД.

С началом войны мужа Софьи, как негодного к службе, отправили работать в глубокий тыл, а она осталась с дочерьми Аней 14 лет и Людой 7 лет в поселке. С приближение фронта летом 1942 года началась эвакуация органов власти; но некоторых надежных партийных работников и активистов оставляли для организации подполья. Возможно и Софья была из их числа, хотя точных сведений об этом нет.

По приходу немцев, Софья с дочерьми переселилась в маленькую летнюю кухню - почти сарай. Под кроватью вырыли окоп для укрытия от обстрелов. В их дом, частично поврежденный попаданием снаряда, поселился раненый немецкий солдат, гордо заявивший о своей принадлежности к фашистской партии.

Нехватка продуктов давала о себе знать: оккупанты запретили жителям собирать урожай на полях, а дойную козу вскоре забрали. Софья тайком выбиралась на брошенные поля, собирая понемногу то застарелые огурцы, то баклажаны, то полупустые стручки фасоли. В во время одного из таких сборов на окраине Заречья ее и окликнули наши разведчики из партизан; сказали, что ранее пытались проникнуть к ней домой, но не смогли. Софья ответила на их расспросы о немцах, их порядке и правилах и передала партизанам собранные овощи.

Вскоре ее заставили работать машинисткой в гражданской управе и полиции; наверняка этот шаг со стороны молодой женщины был осознанным. На такой работе можно было получать гораздо больше сведений об оккупантах; да ведь и не зря искали встречи партизаны именно с ней.

Об активной и не6примиримой позиции Софьи в отношении оккупации говорят и другие факты. Так, имея неплохой голос, она пела в церковном хоре станицы Бакинской. Однажды, вернувшись из станицы, она с возбужденной радостью поведала дочерям, как в церкви просила людей о единении против фашистов; а когда хор запел во весь голос «Многие лета», зашедший немецкий офицер испугался поднимающегося бунтарского духа этого гимна и разогнал всех по домам.

Во двор к Клюсовым стал приходить немецкий солдат, разговаривавший по-русски, по профессии учитель; он объяснил, что хочет лучше научиться языку. Провокатор это был или честный человек, теперь уже неизвестно. Однажды, в подавленном виде немец признался Софье, что верит в победу русских. Он увидел убитого русского снайпера - женщину и не понимал, как женщина может пойти добровольно на фронт. Софья ответила, что если бы ее мужа убили, она также пошла бы воевать.

В сентябре начались первые массовые аресты попавших под подозрение в лояльности к советской власти: так в подвалы Бакинской комендатуры на две недели попали Марфа Балясная, Зайченко и другие; некоторых потом отпустили.

В кухоньку Софьи поселились два солдата словака. Хозяйка упрекнула их: мол, как же вы - славяне воюете против русских! На это солдаты ответили, что на их родине немцы сожгли целое село, жители которого отказались поступить в немецкую армию. Клюсова несколько раз с этими солдатами ходила в какой-то дом, где собиралось много словаков; о чем там шли разговоры неизвестно. Но, когда в середине января 1943 года оккупанты стали готовиться к отступлению, словаки сказали Софье, что воевать против русских больше не будут.

Утром 17 января, прямо на работе в управе за Клюсовой пришли жандармы; она только успела передать второй машинистке, чтобы дети принесли ей еду и одежду. Вскоре дети прибежали с узелком в руках к конторе «Табаксырья», где арестованных грузили в машины. Среди них были Илющенко В.М., Балясная М.Е., Евдощенко Е.Г., Георгий Зайченко. Клюсова бросилась обнять детей; маленькая Людочка расплакалась так сильно, что из пупочка пошла кровь. Со второго этажа складов стали выглядывать рабочие, кричали взрослые и дети - все понимали, что это расставание навсегда. Не выдержавший нервного напряжения водитель резко надавил на газ и машина рванула из поселка.

Уже потом, один из жителей Саратовской сообщил, что арестованных увезли в гестапо в Краснодар.

Евдощенко Елена Григорьевна

Родилась она в Горячем Ключе в 1902 году, в многодетной крестьянской семье. Как всегда в больших семьях, рано приобщилась к труду, не чуралась никакой работы. Замуж вышла за плотника, растили двоих детей: Сергея и Нину. В первые годы Советской власти жизнь была трудной. Трудолюбивая Елена работала уборщицей одновременно в магазине и в народном суде. За трудолюбие и активную общественную позицию была избрана делегатом; получила удостоверение и красную косынку, которую с гордостью носила каждый день. В те годы для раскрепощения труда женщин и вовлечения их в общественную жизнь активные девушки избирались делегатками от нескольких жилых кварталов для представительства в Институте делегаток. Агитпром проводил с ними политические занятия, информировал о методах работы с населением, доводил постановления и декреты партии и правительства. Делегатки, как представительницы беднейших слоев населения участвовали в различных собраниях и обсуждениях текущих хозяйственных вопросов, кампаниях по хлебозаготовке и коллективизации, проводили сходы женщин на своих кварталах. К началу войны Елена была избрана уже депутатом поселкового Совета.

Муж Елены был призван на фронт и погиб в боях под Сталинградом. Оставшись одна с двумя детьми, она не бросила общественную работу, продолжала помогать людям и участвовать в жизни поселка. Видимо это и повлияло на ее дальнейший выбор.

Новый немецкий порядок не позволял жителям собирать пропитание на брошенных полях, поэтому тревога за голодающих детей и за свою судьбу, конечно, не оставляла ее ни на минуту: она понимала, что немцы не пройдут мимо депутата поселкового Совета.

Однажды дочь Нина увидела, что мать, прийдя домой с подругой Кудлаевой Клавдией Васильевной, прятала в бутылку все свои документы, а бутылку закопала под верандой. Она не знала еще, что вскоре сожитель Клавдии поступит на работу в немецкую полицию… И, хотя первая волна арестов в сентябре 1942 года прошла стороной, она все-таки попала под надзор Гестапо. А с наступлением Советской армии в январе, поднадзорных принялись уничтожать.

17 января Елена Григорьевна с Ниной гладили белье в доме, когда к ним зашли полицай Будник и еще один жандарм; приказали собираться. Накинув пуховый платок на плечи мать вышла с полицаями их хаты, а дочь вслед за нею. Вдруг, у веранды, Будник наклонился и выкопал из земли бутылку с документами… Елену с дочерью привели к управе, которая находилась на углу улиц Красной (Ленина) и Лермонтова; там уже было много задержанных. Попросившись в уборную, мать вынула из кармана и выбросила под пол красноармейскую звездочку; затем сняла туфли и отдала Нине, а сама одела ее старые сапоги. Вскоре полицаи прогнали девочку домой и больше свою маму она не увидела.

После ареста матери испытания выпали и на долю детей: холодной зимой их выгнали из дома, а туда поселились Клавдия Кудлаева со своим другом-полицаем. Нина рассказывала, что еще несколько раз к ним приходил какой-то маленький человек в очках, расспрашивал о матери и с ехидцей успокаивал детей: мол, ваша мама скоро вернется, как только достроит переправу через Кубань. Но и Нина и Сергей прекрасно знали: из Краснодарского Гестапо никто еще назад не возвращался.

Так Елена Григорьевна Евдощенко пополнила этот страшный список жертв фашистской оккупации.

Балясная Марфа Евменовна

По неточным данным, Балясная Марфа Евменовна была 1882 года рождения. В Горячий Ключ приехала с мужем из Украины. В граждаскую войну муж Марфы Евменовны сражался в красногвардейском отряде; получил инвалидность из-за тяжелого ранения. У них было четыре сына и дочь, но в 1938 году умерли и муж и дочь. После смерти мужа, она пыталась наладить жизнь с мужчиной по фамилии Кущ, но не могла смириться с его пристрастием к алкоголю. Кущ то уходил из дома, то вновь возвращался.

Марфа Евменовна неоднократно избиралась депутатом поселкового Совета, была и главой базарного комитета, тот есть вела активную хозяйственную деятельность.

Когда возникла явная угроза захвата поселка, партийные органы начали эвакуацию работников, имущества и документов. 18 августа к дому Балясной подъехала подвода с сидевшей на ней воспитательницей детского дома Лидией Андреевной Филь с ребятишками. Стали грузить свои вещи и Балясная с сыном Николаем; однако, один из подошедших к ним мужчин, известный ей как работник крайкома партии, обратился к ней:

- А Вы куда, Марфа Евменовна? Вам уезжать нельзя. Надо оставаться.

Женщина забрала свои вещи и подводы тронулись в сторону гор; уезжал с ними и сын Коля.

На первое время Марфа, опасаясь преследования новой власти, скрылась в станицу Суздальскую, поселив в доме племянницу Галину и наказав ей сохранить жилье для сына. Но, когда первые страхи перед оккупацией прошли, вернулась в поселок. Тут же к ней снова стал наведываться бывший сожитель Кущ, бахвалясь своим новым положением на службе в полиции и дружбой с самим старостой. Марфа же время от времени ходила в Заречье на мельницу; там перед самой оккупацией поселился никому не знакомый мельник; очевидно, что связь подполья осуществлялась через него.

Первый раз Балясную арестовали в конце сентября; вместе с другими ее на две недели кинули в подвал Гестапо в Бакинской; почти не кормили, допрашивали и издевались. Но потом ее и некоторых других отпустили. Вернувшись домой, Марфа с радостью сказала племяннице, что теперь ее не должны трогать. Тем временем, Кущ все чаще стал приходить к ним, требовал, чтоб его кормили. Марфа наказала племяннице не кормить прихвостня, а запасы картошки спрятала.

В конце декабря Красная Армия начала обстрелы Горячего Ключа; стало понятно, что близится наступление. Марфа Евменовна, вновь опасаясь ареста, спряталась в доме не кого-нибудь, а самого старосты поселка Матухина, - она была дружна с его женой. Конечно, староста об этом не знал. Но, вскоре полиция забрала ее племянницу: ее морили голодом, пытали, требовали назвать место нахождения тетки, пригрозив расстрелом. Марфа объявила своей спасительнице Матухиной, что не может подвергать жизнь молодой женщины угрозе из-за себя: «Я виновата, пусть меня и убивают. Сама пойду в полицию».

Но прежде Балясная вновь пошла к мельнику, где встретилась и со связной разведчицей Марией Пятой. На обратном пути ее встретил Кущ и отконвоировал в «Табаксырье». Там, в подвале ее подвергли жестоким истязаниям и пыткам, пока 17 января, вместе с другими не отправили в Краснодар.

Сын Марфы Евменовны Николай после эвакуации в горы стал сыном полка НКВД, одел новую форму, получил автомат. 28 января он одним из первых он переправился на понтонах через Псекупс, чтобы поскорее прибежать домой и увидеть мать. Тут до слуха молодого чекиста донеслось: «Вот и сын вернулся, а мать погибла…» Ноги понесли его к дому, но командир схватил Николая в охапку и приказал не отлучаться от штаба, пока не проведут расследование. Через три дня расследование установила: Марфа Евменовна Балясная честно и до конца выполнила свой долг перед Родиной. Выполнили его и сыновья Марфы, сражавшиеся на фронте: Иван - во флоте, Михаил - в партизанских дивизиях Ковпака на Украине, Николай - на Кубани. А предателей и полицейских прихвостней расследование передало военному трибуналу.

Илющенко Варвара Матвеевна

Варя родилась в 1899 году в Крыму, в крестьянской семье. Отучилась в церковно-приходской школе, работала, вышла замуж. В 1930 году с семьей переехали в ст. Саратовскую, а затем в Горячий Ключ. В 1928 году у них родился сын Витя, а в 1930 дочка Зина, рассказом которой впоследствии и пополнилась история о трагической судьбе ее матери.

Семья устроилась прямо на курорте: муж работал в санатории поваром, а Варвара кочегаром, прачкой, кастеляншей, а затем и заведующей прачечным хозяйством; жилье им выделили тут же, в маленькой хижине у электростанции, под лесом, на окраине курортного парка. По соседству с ними жили два добродушных старичка, один из которых - слесарь Надеждин, другой - хозяйственник Знаменко. Как выяснилось позже, будучи в немецком плену в первую мировую войну, Надеждин много лет работал на немецкого помещика, принял для себя немецкий порядок; а в Горячий Ключ приехал прямо перед началом войны. Зачем приехал, не затем ли чтоб сыграть свою роковую роль в дальнейшей судьбе этой женщины и других жителей Горячего Ключа?

До войны Варвара вела активную общественную работу, была спортсменкой и даже выезжала в другие города на различные физкультурные слеты, о чем свидетельствуют уникальные фотоснимки тех лет. Стала членом коммунистической партии и даже депутатом районного Совета.

С приходом новой оккупационной власти соседские старички сразу устроились на службу в полицию, или в Гестапо. Они прекрасно знали о деятельности Варвары до войны, что дает основание предполагать организацию слежки за ней и ее связями вплоть до января 1943 года. Каждое утро они конвоировали соседку на работу в прачечную, а вечером обратно; но и при таком «внимании» Варваре удавалось встречаться с разведчиками из лесов.

Например, однажды утром 14 января, Варвара увидела идущую навстречу женщину с метлой в руках. Знаками показав женщине, что в жилище идти нельзя, она указала на мусорный ящик возле электростанции. Сама, зайдя домой и сунув что-то в ведро с мусором, вернулась к помойке. Муж вслед ей сердито ворчал; он не одобрял двойную игру жены и боялся что всю семью расстреляют из-за нее. Тем временем, подмев территорию у мусорного ящика, уборщица удалилась в неизвестном направлении. Так, словно в настоящем детективе, состоялся один из контактов жительницы курорта Варвары Илющенко и разведчицы 18-й армии Пята Марии Диомидовны.

Муж Иван заставлял Варвару бросить свои занятия и уехать из поселка в какую-нибудь станицу, где имелись родственники, но она отказывала, понимая, что подполье потеряет связь с армией и партизанами. Муж устраивал скандалы и сам грозился уйти.

Однажды дети Витя и Зина стали свидетелями как немецкие солдаты гонялись по лесу вблизи парка за мужчиной и женщиной, которые потом как сквозь землю провалились. Еще люди рассказывали, что немцы ловили по улицам поселка переодетого в форму немецкого офицера бывшего милиционера Лукьянова. Немецкая полиция и их наймиты из местного населения заметно нервничали, чувствуя приближение наших войск и активизировали свою деятельность в отношении сочувствующих советской власти или просто подозрительных граждан.

Утром 17 января, во время завтрака, глава семейства Иван вновь начал разговор о необходимости скрыться из поселка. Разговор прервался грубым стуком в дверь и окно. «Собирайся, пойдешь с нами!» - это Надеждин и другой полицай Коробейников пришли за Варварой. Дочка пошла вслед за матерью, а та попросила ее принести к «Табаксырью» ложку, миску и немного хлеба на дорогу. «Прощай, Зина!» - крикнула она вслед дочери. Зина быстро вернулась за вещами и побежала к табачным складам, где увидела русских военнопленных. Солдаты рассказали, что немцы жестоко избивали арестованных женщин и заставляли пленных выносить их к машине. Больше свою маму Зина не видела.

Эта история получила свое невероятное продолжение в 1981 году. Давно уже отгремели бои великой войны, затянулись шрамы на телах фронтовиков, но не зажили душевные раны. Поэтому тянуло их на места прежних боев, на места где похоронены их боевые товарищи, где пролита и их кровь, где проходила фронтовая молодость.

Вероятно, по этой причине по аллее курортного парка шла, опираясь на две трости пожилая женщина, внимательно всматриваясь в лица курортных отдыхающих, работников санатория, жителей. Дошла до служебных домиков на краю леса, походила вокруг и, утомленная, присела на скамью рядом с работницей санатория. Уже больше для порядка, нежели с надеждой спросила работницу, не слыхала ли она такое имя: Варя Ивченко, или Иващенко?

- Наверное, Вы спрашиваете про Варвару Илющенко? - переспросила женщина в белом халате.

- Да, да, правильно! - и лицо ее засияло от радости.

Женщина представилась как Мария Диомидовна Пята, бывшая связная, разведчица 18-й армии.

- А я ее дочь, - Зинаида Ивановна; маму удушили в газовой камере в Краснодаре.

И Зина рассказала новой знакомой о том что ей было известно в этой истории, искренне не понимая за что убили мать.

- А теперь, дочка, слушай что я расскажу тебе про Варвару, ведь это я и не один раз выходила с ней на связь…

Только тогда, после рассказа бывшей разведчицы, Зина поняла кем была ее мать: подпольщицей, оставленной на оккупированной территории для организации связи с войсками и партизанами. Поняла, ради чего отдала свою жизнь Варвара Илющенко…

Эпилог

Эта последняя и удивительная история была рассказана самой Зинаидой Ивановной Крикус (Илющенко), сотрудницей санатория «Горячий Ключ» Константину Дмитриевичу Еременко, по крупицам собиравшему сведения о подвигах подпольщиков во время оккупации. И, удивительным образом, эта история, наряду с другими, в преддверии 75-летия Великой Победы попала в работу ко мне. Начав вникать в перипетии судьбы женщины со знакомой фамилией, я даже подумать вначале не мог, что Зиночка - это тетя Зина, по соседству с которой прошло все мое детство. Многое мы тогда не знали, или невнимательно слушали; обо многом люди, достойные рассказа скромно умалчивали. А сейчас разговорить бы их, оживить память… Но, иногда бывает уже поздно!

Выслушивая заново рассказ тети Зины (благо, она была жива и в здравой памяти) с явным упором на некоторые фамилии полицаев, звучавшие выше, я думал: а стоит ли называть их вслух при нынешнем уровне толерантности? Да и в рассказах о других замученных в Гестапо женщинах, нет-нет, да и промелькнут упоминания таких имен. Но перечитав прежнюю редакцию ее воспоминаний, записанных рукой самого К.Д. Еременко, с мнением которого я не могу не считаться, в самом конце увидел строки, которые решили этот вопрос. Их написал из фашистских застенков человек, идущий на неминуемую гибель.

«…Об одном прошу тех, кто переживет это страшное время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Собирайте о них по крупицам сведения!» Юлиус Фучек, «Репортаж с петлей на шее».

Эти строки вписал в конце Константин Еременко. Этими же строками заканчиваю и я.

Выражаю благодарность дочери К.Д. Еременко Наталье Константиновне Негребовой за рукописи, переданные в ГИМ г. Горячий Ключ.

Безух С.С., май 2020

Илющенко В.М. верхний ряд в центре, варибрус крайний справа

Илющенко В.М. с мужем и сыном Витей (ок. 1930 г.) муз.

Илющенко В.М. сидит первая слева

фото Балясная М.Е.

фото Евдощенко Е.Г.

фото Илющенко В.М.

фото Клюсова С.Г.