В АВГУСТЕ 42-ГО...

Подробности

Опубликовано 16.11.2020 13:05

ЧАСТЬ 9.

В прошлых публикация мы начали знакомить читателей с воспоминаниями Григория Туренко. Они были опубликованы в газете «Горячий Ключ» в 1979 году, и приурочены к 37-й годовщине освобождения города от немецко-фашистских захватчиков. Эта подшивка хранится в фондах нашего музея.

В военные годы Григорий Туренко, несмотря на юный возраст, помогал разведчикам добывать информацию о расположении сил оккупантов и сам участвовал в диверсионных операциях. Шестнадцатилетний парнишка из Горячего Ключа благодаря своей смелости и находчивости дважды спасся из фашистского плена, сумел выжить и вернуться домой, к родным, заочно его похоронившим. Сегодня предлагаем вниманию читателей окончание воспоминаний.

В ОКРЕСТНОСТЯХ ГОРЯЧЕГО КЛЮЧА

До хаты, куда мы держали направление, оставалось метров двести. Старший шепотом передал приказание: «Зеленая ракета — сигнал отхода». Каждый уже знал, что ему делать. Когда ракеты, висевшие в небе погасли, разведчики исчезли в темноте.

Нас осталось трое: Володя, пожилой разведчик, которого звали Семеном Григорьевичем, и я. Словно тени, бесшумно заскользили мы к хате, смутно белевшей в черноте ночи. Семен Григорьевич приободряюще шепнул мне: «Гриша, как только подойдем к вон той вербе, ты за ней укройся и жди. Начнется стрельба — бросай гранаты в сторону хаты. А сам вдоль речки уходи к месту сбора».

Старший сержант еще раньше дал мне четыре гранаты. Две лежали у меня в карманах, а две я держал в руках.

От вербы до хаты метров сто, может, чуть меньше. Глаза уже привыкли к темноте, да и от светящегося окна возле хаты светло. Но сколько я ни всматривался, никого не увидел. Прошло несколько томительных минут. Вдруг вижу: кто-то прошел к хате и вновь ушел, откуда появился. Потом к хате подошли уже трое, открыли дверь и их стало видно, как на экране. Через окно вижу, что в хате какая-то суматоха, но по-прежнему тихо. Вдруг прозвучал выстрел и погас свет. Из дома выскочили несколько человек и побежали. В соседнем дворе залаяла собака. И, словно по команде, застрочили автоматы. Стрельба раздавалась и со стороны речки, что была позади меня. Я вырвал чеку и бросил гранату в сторону хаты. Затем бросил другую. А суматошная стрельба раздавалась уже со всех сторон.

Бегом я бросился к речке и спрятался в кустах лозняка. Пальба приближалась. У меня оставались еще две гранаты. Заметив промелькнувшую в кустах фигуру фашиста, я бросил гранаты в его сторону, а сам побежал к месту сбора.

Небо прочертила зеленая ракета. Я бежал по тропке, и вдруг меня будто кто палкой ударил по руке и ноге. Я упал, в горячке тут же вскочил и побежал дальше. Но через несколько десятков метров снова упал. Ранен, пронял я. Чувствуя, как заныли нога и рука. Кровь натекла в ботинок, рукой нельзя было шевельнуть. А вокруг жужжат пули, будто разворошили осиное гнездо. В этой обстановке трудно было разобраться, где свои, а где немцы.

Но не лежать же здесь до утра. Собрав силы, я встал. Ногу пекло так, что трудно было шаг ступить. Все же я дотянулся до места сбора, где уже были все разведчики. Увидев меня, ребята бросились навстречу, спрашивая, что случилось. Я сказал, что ранен в ногу.

— Идти сможешь? — спросил старший сержант.

— Смогу.

Мы двинулись в обратный путь. Дойти без посторонней помощи я смог только до нашей передовой. А там разведчики взяли меня под руки и ввели в землянку. Сняли ботинок, и я увидел ниже колена рану. Пуля пробила мышцу, но кость не задела. Выше локтя пуля тоже пробила мышечную ткань. Меня перевязали и мы пошли дальше.

Впереди вели пленного фашиста, которого разведчики взяли в той хате в Фанагорийской. Шел он не сопротивляясь и, вероятно, был даже рад, что война для него окончилась.

В распоряжение части вернулись на рассвете. Легли спать. Утром, проснувшись, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой — они страшно распухли. На грузовике вместе с другими ранеными меня отвезли в село Садовое в полевой госпиталь.

Из госпиталя выписывался в начале ноября. Хотел вернуться в свою часть, но госпитальное начальство, ссылаясь на приказ, на фронт меня не пустило. «В тыл! Только в тыл! — распорядился начальник госпиталя. — И не рассуждать!»

Мне выдали мой паспорт, комсомольский билет, пропуск, продукты на дорогу. Вместе с тяжелоранеными я на машине добрался до Туапсе. Отсюда переехал в Батуми, поступил работать кочегаром в порт на землесос «Полуха».

В начале февраля 1943 года узнал, что Горячий Ключ уже освобожден от фашистов. Капитан землесоса отпустил меня и я поехал домой. От Джубги шел пешком. Пришел в Горячий Ключа, когда уже стемнело. Зашел в дом — никого. Ну, думаю, убили немцы и сестру, и маму. Сел на пороге и задумался, что делать дальше?

Весь день я ничего не ел, и голод давал о себе знать. Пошел поискать на огороде что-либо съестное. Вижу, в соседнем доме свет в окне. Я подошел к окну и сквозь щель между ставнями увидел в комнате за столом свою сестру Веру. Она ужинала. Я постучал.

— Кто там? — спросила Вера. У меня перехватило горло.

— Пустите переночевать, — сказал я чужим голосом, не называя себя.

Мне открыли. Сестра сразу меня не узнала, а потом присмотрелась, растерялась и бросилась ко мне.

— Гриша! Воскрес! — плача и смеясь, кричала она, тормошила и тискала меня в объятиях. — Ведь ты же был убитый! Наши люди видели тебя убитым…

Сестра куда-то убежала, а через несколько минут я услышал за дверью торопливые шаги. Открылась дверь и на пороге я увидел маму.

— Сыночек мой родненький!

Она крепко-крепко обняла меня и заплакала. Я прижался к ней и у меня защипало глаза, как когда-то в детстве. Мы оба не могли говорить. Маме стало плохо. Она повисла у меня на руках. Я, как мог, утешал её:

— Мамочка, все хорошо, я жив. Успокойся, мама.

Потом мы ужинали. Ели фасолевый суп, и какой же он был вкусный — суп, приготовленный мамой! И говорили, говорили без конца.

Мама и Вера рассказывали, как бесчинствовали оккупанты, издевались и глумились над советскими людьми. Вспоминали тех, кто погиб, сражаясь за Родину. Я рассказывал, как был проводником у разведчиков, о том, какие это сильные и смелые люди.

Шла война. Фашисты еще были на Кубани. Далека еще была от нас Победа. Но все мы знали, что она будет обязательно и делали все для того, чтобы приблизить ее.

... Дома я пробыл до весны. В апреле меня призвали на действительную службу. Воевал в кавалерии, освобождал Украину. В одном из боев меня тяжело ранило. Попал в госпиталь, а из госпиталя — домой , уже навсегда.

(Окончание. Начало в предыдущих публикациях).